Газогенератор. Части 1-3 - Страница 9

Утром следующего дня все построились, вышел какой-то шустрый майор и зачитал списки прошедших по конкурсу. Назвали фамилию Рутковский. Затем тот же майор зачитал ещё один короткий список, человек на тридцать, и приказал этим людям взять ручки и собраться в экзаменационном классе. Феликса назвали второй раз, и он полелся в указанное место. Майор-живчик сказал собравшимся, что для поступления необходимо выполнить одну формальность – написать новое заявление. Он начал диктовать. Заявление оказалось коротким: «Прошу зачислить меня в Первый Десантный Взвод. Хочу служить в Воздушно-Десантных Войсках. Фамилия, имя, отчество, дата, подпись». В ВДВ почти никто не хотел, но заявление написали все. Затем началось собеседование. Вызывали по алфавиту. Наконец крикнули Рутковского. Фил зашёл в большой зал. За длинными столами, поставленными буквой "П" сидело человек пять генералов и десятка три полковников. В самом центре восседал генерал-полковник Иванов, начальник Академии. Фил отрапортовал, как учили.

– Здравия желаю товарищ генерал-полковник! Абитуриент Рутковский на собеседование прибыл.

– Поляк?

– Никак нет, товарищ генерал-полковник! Русский! И по паспорту тоже.

– А почему Рутковский, да ещё Феликс Феликсович?

– Не могу знать! Так родился.

– Ци пан розуме по полску?

– Да что вы, так пару слов… От бабушки.

– Ну и какие это слова?

– «Матка бозка» да «пся крэв».

Генералы дружно заржали.

– Матку божью нам не надо, а вот пёсья кровь… Красиво!

Генерал-полковник стал вспоминать войну, как он проходил через Польшу. Остальные подобострастно слушали, заглядывая ему в рот. Феликс стоял не шелохнувшись, коря себя за столь глупую выходку – ляпнул бы «дзянкую», а лучше бы вообще ничего не говорил. Тут начальник Академии снова обратился к нему:

– Что такое «дупа»?

– Понятия не имею.

– А что такое «житча»?

– Не знаю… Жизнь, наверное.

– Правильно, жизнь! А говорил, что по-польски не понимаешь. Ну что, зачислим железного Феликса?

Тут резво выскочил недавний майор-попрыгунчик и затараторил о среднем экзаменационном балле и Филовом желании быть врачом-десантником. Седые головы удовлетворённо закивали.

– Товарищ Рутковский! Вы зачисленны в Первый взвод, первого курса Второго Факультета. Поздравляю. Следующий!

Фил рассеяно брякнул гражданское «большое спасибо», потом попытался резко развернуться через левое плечо. Получилось плохо, Фил завихлялся и замотал руками, чтоб не упасть. Генералы опять заржали, а майор грозно сверкнул глазами. Изображая некоторое подобие строевого шага Фил быстренько выскочил за дверь. Надо же, про дупу спрашивал – ищи дурака, так я тебе и скажу, что «дупа» это «жопа» по-польски. Вот оно какое, таинственное собеседование!

Начался Курс Молодого Бойца. Над поступившими со школьной скамьи поставили начальниками солдат и сержантов, поступивших из армии. Всем выдали форму и долго учили, что куда надо пришивать. Фил умел шить и справился первым. Однако когда он принёс свою работу на проверку к сержанту Хайрулову, своему командиру отделения, то тот аж побледнел от злости:

– Ты что, чмо, издеваешься? Кто зелёной ниткой красный погон пришивает?!

Не зря Хайрулов с самого первого дня получил кличку Мамай. Тут ведь дело не только в его татарском происхождении – злючий он был, и порядки устанавливал не легче чем под игом у Золотой Орды. Застроил весь взвод, потом продемонстрировал строю Филову работу, со злобным треском отодрал погоны и петлицы и заставил всех отжаться от пола раз по двадцать, а потом пришиваться по новой. С этого момента все нитки у Фила были подписаны, и проколов больше не случалось. Не зря мама запрещала Феликсу собирать помидоры – красный с зелёным путать нехорошо! Курсанты-десантники, за исключением нескольких прыжков с парашютом, никак не отличались от остальных «сухопутчиков» и носили красный погон. Ещё были «летуны», курсанты, учившиеся на лётных врачей – у этих погоны были небесной синевы. Ну и «мореманы», будущие флотские военврчи, эти были одеты в матросскую форму. Близость факультетов быстро распространила морской сленг вроде бы непричастным к этому «летунам» и «сухопутчикам» – домики стали «кубриками», полы «палубой», тазы «обрезами», а столовка «камбузом».

Наряд по камбузу был самым неприятным – на мойке в кипятке до волдырей обжигали себе руки, а потом едко пахнущий щёлоком порошок-посудомой разъедал раны. Да что вообще на КМБ приятного? Полдня маршируешь на плацу, а остальные полдня занимаешься какой-то ерундой, в виде бесчисленных уборок территории и наведения порядка в кубрике. После наведённого порядка обычно следует донаведение порядка, и так до бесконечности. Сержант надзирает с нравоучениями, что при нормальном мытье полов по лицу обязан катиться пот, а с пола должна смываться краска до дерева. Пот катился, и краску смыли. Но на этом пот не кончался – в перерывах между уборками бегали кросс или как-нибудь по иному насиловали свои организмы на физо. Если заставят читать Устав, то это отдых, правда наверняка заснёшь, а заснул – немедля пойдёшь мыть туалеты. Ещё надо орать патриотические песни, немного стрелять из автомата, копать ямы и тут же их закапывать, козырять дуракам-сержантам и вообще кому ни попадя, и гнобить, гнобить, гнобить. Свой протест гнобить. Доводить себя до состояния бездумного раба, некой машины, в которой запрограмирован десяток команд, с вводным модулем «так точно!» и «есть!».

Портянки научились мотать – потертости и волдыри постепенно исчезали. До памятника, дота Типанова (а это шесть кэмэ), уже бегали не падая. Руки от лопат, гирь и турничной перекладины стали как у рудокопов, кожа забурела и покрылась многочисленными ссадинами, под обломанные ногти, казалось навсегда въелась грязь, пальцы в страшных болючих заусеницах, ладони с толстенными мозолями, о которые смельчаки тушили сигареты. Глядя на них, трудно верилось, что через полтора десятка лет некоторые из этих рук будут ловко раздирать спайки клапанов в живых сердцах, восстанавливать кровоток в мозгах, а то и под микроскопом невидимыми тонюсенькими нитями пришивать чьи-то другие, оторванные руки. Многим рукам такого не дано, им суждено денно и ношно долбать клавиши печатных машинок, рожая очередные научные перлы, а некотрым выпадет лишь козырять и сжимать стаканы с казёным спиртом. Каждому своё, но это в каком-то нереальном будущем. В реальном настоящем пока всем всё одинаково.