– Кушай, кушай меня, комарик. Приятного тебе аппетита. Пожалуйста, покушай, я вкусный! – прошептал Сява.
В ответ комар запустил хоботок в кожу Деркачёвского брюха и стал быстро наливаться кровью. Брюхо зачесалось, но гнать комара Тонзиллит и в мыслях не имел. Тем более прихлопнуть его. Он лучше бы прихлопнул того, кто рискнёт прихлопнуть эту драгоценную букашку. Комар пользовался моментом и вовсю сосал сержантскую кровь. Если очень напрячь зрение, то было видно, как на раздувшейся рубиново-красной комариной попке образуются малюсенькие капельки прозрачной жидкости. Капельки слишком лёгкие, чтобы упасть самостоятельно, и комар, а точнее комариха, ибо кусаются у комаров только девочки, сбрасывала их, потирая брюшком о кожу. Таким образом насекомое концентрирует высосанную кровь, моментально выделяя из себя излишнюю воду. Сомнений не оставалось – эта таинственная незнакомка была из ауронифелиид, эндемичных гумусофильных комаров экваториальной зоны Центральной и Южной Америк. Правда абсолютно неизвестно, чтобы эта экзотика переносила хоть какую-нибудь заразу, но сам факт… Зимой да в Ленинграде!
Тварь необходимо было изловить любой ценой. Под рукой у Деркачёва ничего не было. Наконец комар насосался крови и отяжелевший взлетел. Улетел он недалеко, тут же усевшись на стену. Деркачёв встал, и не сводя своих глаз с застывшей чёрной точки на стене, тихонько вышел за дверь. В коридоре было пусто. Сегодня суббота и курс после занятий разбежался, кто в кино, кто в увольнение, кто на «Крокодильник» – на местную дискотеку в Клубе Академии. Где-то в конце коридора маячила фигурка дневального. В такое время «стоять на тумбочке», то есть стоять по стойке «смирно» рядом с тумбочкой, на которой покоился единственный предмет – телефон, дневальный не собирался. Он уже буквально был на тумбочке – сидел на ней верхом и читал книжку, а телефон стоял рядом на полу.
– Дневальный! – заорал Тонзиллит – у тебя пустая банка есть?
– Виноват, товарищ сержант – дневальный с явной неохотой слез с тумбочки.
– Сиди, дурак! Ложная тревога. Банка у тебя есть?
– Никак нет! – дневальный опять взгромоздился на тумбочку.
Сява открыл дверь в ближайшую комнату. Темно. Никого. Пойдём в следующую. Там по турецки поджав ноги на кровати сидел Удав и поедал взглядом очередную тетрадку с формулами.
– Бабин, есть какая-нибудь банка?
– Я гадость не пью -ответил Удав, не поворачивая головы.
– Тьфу!
Через стенку в другой комнате сидел Феликс, пристально разглядывая что-то в микроскоп.
– Фил, есть банка?
– А какая вам нужна? Если для чифиря, то нету, а то наряд влупите. Я вас знаю, товарищ сержант. Скажите потом – за самовольное использование электронагревательных приборов и употребление нелегальных возбуждащих напитков.
–Феликс! Не влуплю. Очень банка нужна. Любая, но лучше пол литровая.
Феликс вздохнул и полез в свою тумбочку за банкой, покрытой характерным чифирным налётом. Деркачёв взял банку, а потом сказал вместо благодарности:
– Фил! Ты это… того… Ты меня можешь товарищем сержантом больше не называть. Можешь Сявой. Даже Тонзиллитом можно. И можно на ты. Только когда офицеров вокруг нет.
– Да ладно, товарищ Тонзиллит. Я привык уже. Ну так я к вам, то есть к тебе, зайду с кружечкой!
Фил явно решил, что Сява собрался зачифирить, чтобы подольше посидеть за науками. Деркачёв его уже не слышал – схватив банку, он бегом нёсся по коридору ловить своего комара. Скрипнула дверь в сержантскую комнату, и Фил машинально засёк время. Кипяток будет готов минуты за три, ещё минут пять надо подождать, пока чифирь настоится. Значит в девять тридцать можно заходить – тягучий тонизирующий чаёк будет в самый раз. В положенное время Феликс, прихватив горсть карамелек, вошёл в комнату к Деркачёву. Сержант опять лежал на полу, теперь прижавшись щекой к прикроватному коврику и приктыв один глаз. Он матюкаясь шарил лучём своей лампы во все стороны – комара опять нигде не было.
– Чего ищем, товарищ серж… э-э-э… виноват, Тонзиллит?
– Да комара! Живого и редкого. Даже супер-супер редкого. Если заметишь – не убивай! Мне его, гада, живьём взять надо.
– Да вот он, на твоей подушке сидит!
Деркачёв поднялся и накрыл сидящего комара Феликсовой банкой. Потом не отрывая банки, он снял с подушки наволочку и обмотал её вокруг горлышка. За наволочку можно не переживать, у сержантов такого дерьма в запасе порядочно – всё равно они их на подшиву, в смысле на подворотнички пускают. Затем банку поставили на стол, достали громадную энтомологическую лупу, открыли атлас на нужных страницах и принялись устанавливать уже точную видовую принадлежность. Тут уже ошибка стопроцентно исключалась.
– Слышь, Фил, как ты думаешь, откуда у нас эта гостья?
– Да притащили курсанты с Пятого Факультета. Какие-нибудь там сльвадорцы или никарагуанцы…
– Глупость городишь, Фил! Комар не глиста и даже не вошь – его на себе не протащишь. Антропоносительство можно исключить стопроцентно.
– Ну тогда с каким-нибудь товаром. Вон кофе у меня бразильский, расстворимый…
В ответ Деркачёв уже заржал в голос:
– Не тупи, Фил, ты же в Акадении учишься! Пойми ты – нимфы ауронифелиид моментально умирают от простого высыхания. Однако во влажной среде могут кратковременно терпеть довольно низкие температуры, но без мороза. Кратковременно – сответсвенно без гибернации! Не может ни этот комар, ни его личинка, ни даже яйцо пережить русскую зиму. При морозе они впадают не в анабиоз, а сразу в полный пиздец. А раз эта тварь живая, то должна она размножаться ни где-нибудь – а у нас в общаге! Где могут жить её ларвы? Должно быть относительно тепло и постоянно мокро, но не вода – мокрая почва, болото.